Писатели | Ксения Викторовна Степанычева | Интервью

ИНТЕРВЬЮ С КСЕНИЕЙ СТЕПАНЫЧЕВОЙ

В преддверии театрального сезона мы решили предложить вашему вниманию интервью с саратовским драматургом Ксенией Степанычевой. Над постановкой её пьесы «Частная жизнь» сейчас работает творческий коллектив Саратовского театра драмы. Именно этим спектаклем театр откроет свой 207-й театральный сезон.

Мы встречаемся в городском парке. Выбор места для интервью не случаен, наверное? Какие у вас любимые места в Саратове?

Больше всего я люблю Волгу, люблю гулять по набережной. Вообще – люблю бывать на Волге. Вода успокаивает, прочищает мозги, настраивает на нужный лад… А здесь, в городском парке, я очень часто бывала в детстве. Когда на каникулах я приезжала к дедушке и бабушке, мы ходили сюда гулять. Нас, меня и брата, здесь много фотографировали – в нашем семейном альбоме есть множество фотографий, сделанных чуть ли не на каждом квадратном метре этого парка… И он не особо изменился с тех пор.

А какие места на Волге Вас больше привлекают? Что нравится больше: вид с обрывистого правого берега или просторы левобережья?

Ксения Степанычева Фото В. Зимина ©

Мне больше нравятся виды вдаль с холмов, здесь, на правом берегу. У нас была дача недалеко от Волги, там можно было подняться на холм, с которого открывался чудесный вид: поля, даль, и Волга в дымке. Такая вот настоящая степная Русь, как у Блока в цикле «На поле Куликовом»… А гулять я больше люблю в лесу, или в парках. Очень люблю деревья!.. Моё детство прошло на Украине, в маленьком местечке по названием Белая Церковь. Там был огромный старинный парк «Александрия», мы там и сами играли, и с родителями гулять ходили… Такого парка здесь, в Саратове, мне очень не хватает.

Вам довелось жить в разных местах, бывать в разных странах. Впечатления от разных стран и разных культур помогают в творчестве?

Думаю, да. Я ведь дочь военного, всю жизнь езжу, так что… Мне кажется, дети военных отличаются от тех, что живут на одном месте. Мне это даже удивительно: как так, вот дети растут в одном дворе, вместе ходят в один садик, потом вместе идут в школу, учатся там десять лет, заканчивают все вместе, ещё и переженятся… А я, например, ни в одной школе больше трёх лет не училась. То есть, я регулярно приходила в новый класс, и оказывалась в шкуре «новенькой». Но у меня никогда ни с кем не было проблем – ни с одноклассниками, ни с учителями… Все эти переезды не только развивают способность к адаптации, но и расширяют сознание ребёнка, как мне кажется, и будят какие-то творческие силы. А теперь, взрослой, я сама стараюсь ездить куда-то, при любой возможности.

В Ваших пьесах всё построено на диалогах, а ярких событий, действий почти нет. Почему так?

Это можно назвать моей авторской особенностью… но иногда это переходит в недостаток. С одной стороны, мне кажется, что мне вполне удаётся передать главное в пьесе с помощью диалога. А с другой стороны, как ни крути, действие и конструкция пьесы – это моё слабое место. Но я работаю над этим, стараюсь развиваться и учиться новому. Скажем, я пишу пьесы для детей – и там нужен поток ярких событий, чтобы привлечь и удержать их внимание. А пьеса для взрослых может быть и более статичной, как мне кажется, построенной на диалогах или монологах. Всё-таки, у драматурга основной материал и он же инструмент – это слово, разговорная речь…

Как возникают идеи пьес? Как рождаются диалоги Ваших героев?

Каждая пьеса – это отдельная история, и в плане создания тоже. Каждый раз ставишь себе новые задачи – в том числе, и чисто технические. Если всё время делать одно и то же, то, что даётся тебе легче всего, можно быстро закостенеть. Поэтому каждый раз всё приходится начинать, фактически, с нуля. Вообще, это трудный вопрос – «как рождается замысел», на него очень трудно ответить. Здесь многое приходит интуитивно. Часто бывает так: что-то зреет-назревает, крутятся какие-то мысли, образы, начинается какой-то постоянный словесный шум в голове – и вдруг происходит щёлчок, вспышка… и я вижу моих героев, и знаю, что с ними дальше должно произойти. И тогда же приходит первая реплика – с неё всё начинается, она является камертоном или ключом пьесы. Она не первая по порядку – в конечном варианте текста она может быть десятой или сороковой, просто именно с неё всё начинается. И она приходит уже готовая, тут же следом – ответная реплика… а дальше уже реплика цепляется за реплику, и пьеса начинает сама двигаться…

Нашим разговором на скамеечке в парке заинтересовалась стайка серых городских воробьёв. Они уселись кружком и с ожиданием глядели на нас. К сожалению, их нечем было угостить. Их настойчивое чириканье привлекло наше внимание.

Вот, уже и слушатели собрались… Например, я долго хотела написать пьесу о Троянской войне – несколько лет. Причём, рассказать эту историю я хотела именно через Елену. Я делала какие-то записи, завела блокнот, где что-то набрасывала, вспоминала об этом замысле во время очередного «творческого простоя»… Но дело не двигалось. И вдруг однажды я услышала в голове реплику Елены – и тут же полностью увидела всю пьесу, осталось только сесть и написать. Что я и сделала.

А эту пьесу («Божественная пена») не ставили нигде?

Нет, пока не ставили, к сожалению. Мне она нравится больше других моих текстов. И, честно говоря, меня это даже удивляет – ведь это пьеса для двух возрастных актёров, такие пьесы всегда в дефиците. А это как раз пьеса для камерной сцены и двух актёров в возрасте – причём, там есть что играть: война, история, напряжённые отношения, страсти…

В этой пьесе затрагивается несколько тем. Одна из них – переписывание истории. Сейчас это особенно актуально, пытаются переписывать историю советского периода, наши бывшие союзные республики тоже переписывают истории своих государств.

Да, в соответствии с известной фразой «Россия – это единственная страна с непредсказуемым прошлым». И эта традиция переписывания истории в угоду текущей политической конъюнктуре, по-моему, была всегда – по крайней мере, в нашей стране. Да и не только в нашей… Хотя, конечно, история это наука, но какой-то своей частью она всегда смыкается с идеологией, с пропагандой, с мифологией, с национальным самосознанием. Многие представляют различные исторические события по художественным книгам или фильмам. Как следствие – в сознании людей, зачастую, восприятие прошлого зависит от авторской трактовки того или иного события. Меня крайне раздражает, когда кто-то пытается использовать какие-то исторические события в своих политических интересах. Мне не нравится, когда пытаются манипулировать сознанием людей с помощью каких-то фактов или псевдо-фактов, давят на какие-то болевые исторические точки – в своих корыстных сиюминутных политических целях. Мне кажется, для начала, нужно дать спокойно работать историкам – настоящим учёным, а не продажным переписчикам истории. Или фантастам от истории… А читателю хорошо бы ориентироваться не на псевдонаучные книги, а на серьёзные академические издания. Или же, если научные книги читать скучно и сложно – брать в руки хотя бы исторические мемуары. То есть, по мере сил, черпать из первоисточников. Понятно, что мемуары пишутся живыми людьми, и там всегда присутствует субъективный взгляд конкретного человека… но в этом-то и прелесть мемуаров! И, читая, ты делаешь поправку на эту субъективность – не говоря уже о том, что можно прочесть воспоминания разных мемуаристов об одних и тех же событиях. Это позволяет увидеть их более объёмно. И тогда проблема толкования и навязывания точки зрения извне будет снята – ты сам читаешь, и сам толкуешь. Мемуары – это такая доступная нам машина времени…

Если бы в вашем распоряжении оказалась настоящая машина времени, где бы Вам хотелось побывать?

Ой, ну, конечно, всё сразу хочется посмотреть!.. Во-первых – Серебряный век, хотелось бы всех увидеть живьём, всех послушать, увидеть выступления поэтов: от Блока – до футуристов. Потом, конечно же, пушкинская эпоха – хотелось бы где-нибудь постоять в уголочке и посмотреть на живого Пушкина. Хочется побывать во Флоренции эпохи Возрождения, где-нибудь в 1491 году, пока ещё был жив Лоренцо Великолепный – посмотреть свежие фрески, только что написанные картины… Потом – в театр «Глобус», на премьеру новой шекспировской пьесы. А оттуда – в Рим, сразу в эпоху императора Нерона, чтобы не мелочиться. Весёленькое тогда было времечко!.. А потом – в Афины времен Перикла. Ну и на минутку заглянуть к динозаврам. Представляете, как здорово тогда было: огромная планета, полная необыкновенных животных и растений – и ни одного человека, даже предков человека!..

Ксения Степанычева Фото В. Зимина ©

У Вас такая яркая фантазия… Скажите, а не было никогда желания непосредственно поучаствовать в создании спектакля, скажем, придумать какое-то особенное художественное оформление?

Когда я пишу пьесу, мои герои существуют не подвешенными в безвоздушном пространстве, они существуют в конкретном, заполненном театральном пространстве. Однако, я не думаю, что имею право навязывать свою волю сценографу или режиссёру. У нас разные профессии. Да, тем более, никто особо и не обращает внимание на предложения автора, даже если они зафиксированы в тексте. И даже если автор – безусловный гений! Например, Теннеси Уильямс – у него подробнейшим образом всё расписано, бери да ставь, следуя чётким указаниям автора. Но, приходишь в театр, смотришь спектакль, а там совсем другая трактовка, другие декорации, костюмы, подбор актёров, и прочее. От автора на сцене остаётся только диалог, даже от такого, как Теннеси Уильямс. Так что – зачем делать никому не нужную работу? Поэтому в моих пьесах – минимум ремарок. И, кстати, практически нет ремарок, указывающих на эмоциональное состояние героев. Я вообще не понимаю, зачем они нужны. Мне кажется, что реплика должна быть так написана, чтобы её можно было произнести именно так, а не иначе – гневно, или задумчиво, или с воодушевлением… Но, при этом, ты оставляешь некий эмоциональный коридор, внутри которого режиссёр и актёр могут действовать, искать. Вообще, главное, по-моему, чтобы реплика была написана максимально естественно, предельно концентрировано и не скучно. Это и есть работа драматурга.

Вы упомянули Теннеси Уильямса. А кто ещё ваши любимые драматурги?

Я вообще люблю драматургию, как чтение. Для меня это и большое удовольствие, и польза. Я очень люблю античную литературу – отдельно греческую, отдельно римскую. Если перебраться поближе к нашему времени – то люблю Гарсиа Лорку, Теннеси Уильямса, Жана Жироду. Если говорить о русской литературе, то я люблю драматургию Пушкина, очень люблю Гоголя, Чехова. В русском XX веке – Шварца, Эрдмана, Володина, Горина.

А какое кино Вы смотрите?

Разное, и много. В основном – европейскую и американскую киноклассику, и современный арт-хаус. Самые любимые режиссёры – Федерико Феллини, Франсуа Трюффо и Чарли Чаплин. Если можно назвать больше трёх – то тогда добавлю ещё Ингмара Бергмана и Лукино Висконти. Пусть будет такая вот великолепная пятёрка! Они гении и они прекрасны.

А почему среди них нет отечественных режиссёров?

Наше кино для меня идёт отдельно. Это всё родное и близкое, я на нём выросла, я внутри этого нахожусь, и поэтому ни в какие рейтинги я их не включаю. Сейчас мне очень интересен Тарковский – чем старше становлюсь, тем больше его люблю и понимаю, по мере сил. А если говорить о современном российском кино, то особенно интересно смотреть фильм, когда ты знакома с кем-то из авторов – молодых коллег-драматургов… Например, сидишь, смотришь «Все умрут, а я останусь» Валерии Гай Германики – и думаешь: «А это всё Сандрик Родионов написал, умница!»

Если предстоит просмотр фильма по известному произведению, как вы думаете, стоит ли сначала прочесть книгу, и лишь потом смотреть фильм – или лучше сделать наоборот?

Проблема экранизаций – это отдельная и очень интересная тема. Если мы говорим о настоящей большой литературе, то книга, по определению, будет лучше фильма. Фильм требует сжатости, концентрации, и, хотя он может передать короче мысль автора, но он делает это своими средствами. И не всегда они хороши. Режиссёр тебе навязывает своё мнение, своё видение, он тебе показывает героев – тычет тебе в глаз слезу на крупном плане, суёт под нос колышащуюся занавесочку… и тому подобные вещи. А когда ты читаешь, ты свободен, ты сам себе режиссёр, художник, оператор… Поэтому лучше сперва прочесть – а потом посмотреть. Литература больше и глубже кинематографа – при всей моей любви к нему, я, всё-таки, словоцентричный человек. Книга – главнее! Но, если говорить о почти идеальной экранизации – то для меня это фильм «Смерть в Венеции» Лукино Висконти, снятый по одноимённой новелле Томаса Манна. Это совершенно гениальная проза и гениальный, точнее, конгениальный фильм. Висконти удивительно точно передаёт Манна, но при этом не является рабом текста.

Есть ли какие либо занятия, которыми Вы занимаетесь в свободное время, какие-то хобби?

Я люблю работать руками. Они у меня умные. Могут шить, могут вышивать, могут пилить, могут из дерева вырезать… Мне всё равно – это женское ремесло, или мужское: и иголку, и дрель держу одинаково уверено. Сейчас делаю такие… как бы это сказать… композиции из металла, стекла и камня, на бетонной основе, и потом расписываю их. Всё-таки, драматургия – это сплошные чёрные буквы на белой бумаге, неважно, пишешь ты, или читаешь… Поэтому, даже психологически полезно поработать с красками, повозиться с разными цветами, оттенками. Наконец-то отдохнуть от чёрно-белого писательского труда!

Ксения взмахнула рукой – и воробьи, чирикнув, разлетелись. Мы решили, что это знак – пора и нам завершать нашу беседу…

Василий Зимин 6 августа 2009

Скачать пьесу «Частная жизнь» (архив zip 64 kb): Частная жизнь.doc 26 стр.
Другии пьесы Ксении Степанычевой в библиотеке.